— Правда. Даже смотреть было страшно. Ты был такой холодный, а глаза — как будто две чёрные дыры в Преисподнюю! Точно, точно! Даже белков не было видно — чёрные дыры, и всё! Я близко сидел, всё видел, так на меня кровь из перерубленной шеи попала — меня чуть не вырвало! Ты — был не ты. Мне неделю сны плохие снились — вроде как ты встал с кровати, идёшь по тёмной казарме, и отрываешь головы у парней. А потом возвращаешься, и говоришь: «Ты всё видел! Теперь ты должен умереть!»

Арнот передёрнулся, и замолчал, глядя в небо и жуя травинку, сорванную где-то по дороге. Нед нахмурился, упёрся глазами в землю — он не знал, что ответить друзьям. Потом повернулся, и тихо забрался на облучок фургона, положив руки на колени и глядя вдаль, по улице, спускающейся к морю.

— Ты что, обиделся? Да не переживай ты так — виновато сказал Ойдар — мы всегда за тебя, чтобы ни было. Это мы по свойски…ты такой таинственный человек…мы вот про себя тебе всё рассказали. А ты про себя — ничего. Нет-нет, мы всё равно тебя любим, ты как брат нам. Но…ладно, не буду на эту тему. Хочешь, расскажу, как там, в городе офицеров?

— Ну и как там? — оживился Нед.

— Хорошо. Ну чего ты лыбишься? Правда, хорошо — везде клумбы с цветами, чисто, дорожки посыпаны мелким щебнем. Дамы гуляют с дочками. Дочки — ммммм! Так бы и отдался! Сразу пяти! Нет — десяти! Нет — сотне! Такие славные, такие чистенькие…просто мечта! А на нас как глядели — во все глаза! Небось таких красавцев как мы не видали, держат их взаперти…

— Тут каждая собака знает, что после увольнения толпу придурков везут к магам-лекарям на лечение — подмигнул Нед — мне предсказательница сообщила. Так что не придумывай себе фантазий. Для них ты был тупым солдафоном, впридачу — с дурной болезью. Вот.

— Вот всегда ты так! — скорчив жалобную физиономию и помотав головой ответил Ойдар — ни капли романтики в тебе, и где только тебя такого воспитывали?

— В деревне — неожиданно для себя ответил Нед — палками, камнями, пинками и подзатыльниками. Как приличествует воспитывать сироту-арда. Ненавистного арда, пирата и разбойника.

— А боевое искусство ты изучил там? Или у ардов? Молчу, молчу! О! Ещё порция здорового «мяса войны»! Ну что, парни, повторим как-нибудь наш забег по трактирам? Нет? Да ладно…неделю пройдёт и забудете! Я лично — точно забуду!

После поездки к магам, жизнь в подразделении Неда вошла в свою колею. Подъём на рассвете, умывание, завтрак, тренировки до обеда, два часа отдыха и снова тренировки, пока не начнёшь падать от усталости. Впрочем — теперь практически никто не падал. Из рыхлых, нетренированных новобранцев получились жёсткие, как вырезанные из сухого дерева бойцы. Лишний жир ушёл, а у тех, у кого его и не было — наросли мышцы, которые легко таскали здоровенные копья и пуд железной брони, которую напяливали на плечи. Да, солдаты уже тренировались в стальной броне — наплечники, кольчуга, поножи, тяжёлый шлем, закрывающий даже переносицу и выступающий с боков. Так он лучше укрывал от удара, но зато приходилось больше вертеть головой — сектор обзора уменьшался минимум в два раза.

Солдат обучали владеть всем оружием, которое имелось на вооружении корпуса пехоты — от ножей, до арбалетов, но при этом всё-таки основным было распределение по специализации. Отработка движений до автоматизма, до такого состояния, когда человек выполняет что-то не думая, совершенно бессознательно. Сигнал! Поворот. Сигнал! Разворот. И так бесконечно, бесконечно, до безумия, до кипения мозгов на летнем жарком солнце.

Здесь оно было жарче, чем в Чёрном Овраге — сказывалась близость к югу. Солдаты, обливающиеся потом, вышагивали и вышагивали по плацу, бегали трусцой в атаку, кололи, рубили, стреляли — бесконечно, бесконечно. Три седмицы их не выпускали в город — не потому, что последний раз сильно почудили — ерунда всё это, ничего страшного не было. Сильно — это когда убили с десяток человек и сожгли десять трактиров (И такое бывало! Хевераду тогда пришлось подмазывать кое-кого, чтобы вонь не дошла до короля, делать дорогие подарки и возмещать ущерб в двукратном размере. Виновные потом заплатили своей шкурой, а то и жизнью…). Нет. Не потому. Говорили — что через пару месяцев придётся отплывать на границу с Исфиром и командование торопилось вбить в своих солдат как можно больше знаний. И не потому, что Хеверад так любил своих солдат — большие потери личного состава дурно повлияют на его образ знающего, дельного офицера и кое-кто может подумать, что он не по праву занимает своё, такое денежное место. А он в отставку ещё не собирался. Деньги были, да — особняки в столице, круглый счёт в имперском банке, своё дело, которым управлял брат Хеверада, свой небольшой флот купеческих кораблей…но ведь чем ни больше имеешь, тем больше хочется. Терять стабильный источник дохода, когда деньги сами плывут в руки — это было бы просто глупо.

Так что несчастных новобранцев дрючили до такой степени, что лекарь Жересар, в один из последних дней седмицы решился, и пошёл на приём к полковнику, чтобы высказать своё мнение по этому вопросу. А что ему терять? Дальше будки лекарской, да санитарного фургона на поле боя не сошлют. Жалованье ему положенное, не отнимут. Уволят? Да кто пойдёт на эту должность, когда можно просто нормально продавать порошочки чихающим горожанам, и не думать о том, что завтра к тебе выстроится очередь больных солдат, притом «за бесплатно».

— Прошу разрешения войти, господин полковник! — прогудел лекарь, протискивая могучее тело сквозь дверной проём, не предназначенный для его габаритов.

— Давай, Жересар! Проходи! Что случилось? — полковник оторвал взгляд от кипы бумаг, где говорилось по последних поставках продуктов для нужд корпуса. Полковник никогда не оставлял бумаги на счетовода — лично проверял каждый счёт и надо сказать — очень преуспел в купеческом деле подсчёта и учёта. Да иначе и быть не может — это же его хлеб с маслом!

— Вынужден доложить, господин полковник, что если в ближайшее время корпусу не будет дан отдых — вы рискуете остаться без части солдат. Налицо переутомление — бойцы в течении трёх седмиц с утра до ночи выполняют тяжёлые упражнения, и накопленная усталость — физическая и моральная — скоро даст себя знать. Поверьте мне, знаю по опыту предыдущих лет. Если мы собираемся выставить на войну здоровые полки, должны давать им хотя бы один день в седмицу на отдых. Это моё мнение. Мы просто загоняем людей, часть заболеет, оставшиеся на ногах не смогут выполнять свои боевые задачи так, как нужно, появившись перед противником в виде полудохлых ослов. Кроме того — увеличение времени тренировок на всё время светового дня, принятое по распоряжению штаба корпуса, не позволяет солдатам восстановиться в должной мере. Они спят по пять-шесть часов, и это после тяжкого труда от рассвета до заката. Это невозможно. Каждый день в лекарскую стоит очередь из больных, которым приходится давать освобождение от занятий, и каждый день несколько человек оказываются на плацу без сознания от переутомления и перегрева. Мы потеряем корпус. Это моё мнение.

— Я вижу, что это твоё мнение, а не чужое — усмехнулся полковник, вставая из-за стола. Он подошёл к открытому окну, белым платочком отёр лоб, покрытый испариной, постояв, сказал в пространство:

— Да…жарковато. Ни ветерка, ни дождика…впрочем — дождь нам тоже не нужен.

Потом обернулся, и внимательно посмотрев на лекаря, спросил:

— Что, так плохо?

— Ещё хуже — прогудел лекарь — как бы помирать не начали. Я удивляюсь, что до сих пор никто не надумал бунтовать. Видать вожаков не нашлось.

(Нашлось! — подумал полковник — ещё как нашлось! Только они уже на том свете…ты многого не знаешь, дружище Жересар).

— Что, считаешь, нужно снизить напряжение?

— Да. Непременно. Сделать занятия десятичасовыми, как и раньше, и каждый седьмой день на восстановление — отдых, увольнительная для отличившихся парней. Не для всех, конечно. Пусть отдыхают дельные солдаты, те, кто выше всех в показателях, а остальные стремятся их догнать. Таких хватает — например тот же Нед Чёрный! Помните такого, господин полковник? Ну тот, победитель, что голову оторвал своему противнику? Парень очень дельный, правильный! Даже вина не пьёт. К грязным девкам не шастает. Всегда молча делает дело, без стонов и жалоб, а его взвод самый умелый и боевой. Молодец, парнишка! Я хотел его к себе забрать, предлагал, и не один раз — в помощники. Увы — отказывается. Говорит — не собирается становиться лекарем. Похоже, хочет сделать военную карьеру. Но речь не о нём — общее состояние бойцов на сегодняшний день оставляет желать лучшего. Моя обязанность доложить вам о состоянии дел в нашем полку. Все лекари, что у меня в подчинении, того же мнения. Все десять человек. Я закончил.